1918-1941: учителя

МОСКОВСКИЙ Владимир Митрофанович

полная версия для печати (архив с документом Word).

Воспоминания о классном руководителе 1937-1941 гг.
учителе географии 163-й средней школы
Владимире Митрофановиче Московском

В 1937 году, когда умер мой отец, я начал учебный год в 7-м классе, где классным руководителем был учитель географии Владимир Митрофанович Московский. Именно он тогда заменил мне отца. Беспечное наше детство не сумело по достоинству оценить его дар воспитателя, учителя, и сегодня с вершины своего возраста и жизненного опыта понимаю всю меру богатства, которое мне дало общение с Владимиром Митрофановичем.

Он был всегда опрятен, подтянут, коротко подстрижен, имел спортивное телосложение, прямую гордую осанку и внимательный строгий взгляд.

Наш Владимир Митрофанович обладал удивительным учительским даром, он обращался одновременно и к разуму и к сердцу своих учеников. Добрый, умный Владимир Митрофанович был нам настоящим другом и товарищем.

Его уроки географии продолжались и вне школы, когда мы с ним совершали удивительные путешествия и делали свои первые «открытия». Навсегда запомнились интересные многократные походы в Саблинские пещеры на реке Тосно.

Это был учитель, обладающий не только опытом и знаниями, но я талантом. Когда человек талантлив, он способен на многое: Владимир Митрофанович был киномехаником, фотографом, путешественником. Он способен был отбросить груз усталости, личные дела, и все свое щедрое сердце отдавал нам, своим ученикам.

К великому сожалению, в первый год блокады он погиб в Ленинграде, а мы со школьной скамьи тоже ушли ан фронт, где многие наши мальчики тоже погибли. Но для нас он жив, пока жива память о нем у нас, оставшихся в живых.

Бывший ученик 10-2 класса
163-й средней школы Смольнинского района,
ныне пенсионер, ветеран войны и труда,
КРУТЬКОВ Юрий Иванович,
выпускник 1941 года

Воспоминания Киры Конcтантиновны Литовченко

Дорогой Владимир Митрофанович! Как его можно забыть? Много мелких, на первый взгляд, мимолётных воспоминаний, оставивших в душе ощущение встречи с редким по душевным качествам педагогом.

С чего же начать?

По-моему, мы были в 8-м классе, когда пронёсся слух, что в школу пришёл новый завуч, который будет ещё преподавать географию.

Новые преподаватели, заменяющие тех, к кому мы привыкли (с их плюсами и минусами), всегда вызывают любопытство с некоторыми оттенками заведомой неприязни.

Новый завуч носил фамилию «географическую» — Московский.

Был он среднего роста, очки в тонкой оправе оседлали крупный, заострённый к кончику нос, небольшие серые глаза, русые волосы гладко зачёсаны назад с заметными уже залысинами на висках — память сохранила его облик так отчётливо, как будто не прошли многие годы...

Возраст преподавателей мы тогда определяли весьма приблизительно. Думаю, что было ему тогда между 35-ю и 40-а.

На первых же занятиях он увлёк нас живостью мысли, какой-то доброжелательностью в общении, вера в которую нарастала по мере знакомства с новым завучем.

Это, пожалуй, объективные впечатления нашего класса о Владимире Митрофановиче: умный и справедливый человек, хороший преподаватель.

Но чтобы представить лично моё отношение к нему, достаточно вспомнить выпускной вечер.

В те годы не было традиции делать педагогам подарки. Родители не изнемогали от необходимых расходов на сувениры, не обязательны были и дорогие букеты в начале и по окончании учебного года.

Но по велению сердца кое-кто из нас принёс скромные весенние букетики особенно дорогим преподавателям на выпускной вечер — такой торжественный, волнующий и грустный.

Я принесла цветы Владимиру Митрофановичу.

Нет, это не было банальной влюблённостью школьницы в педагога. И если я с большой благодарностью и уважением вспоминаю Елену Константиновну Туссину, прекрасного учителя по литературе и воспитателя, то Владимир Митрофанович остался в памяти как удивительно тонкий человек, оставивший свой добрый и тёплый след в наших душах.

Наверное, трудно теперь, по прошествии многих лет, описать те мелкие и неброские эпизоды, где проявлялось его доброе внимание к нам, всегда вызванное пониманием индивидуального характера каждого из нас. Мы не были для Владимира Митрофановича «коллективом», «массой» учащихся — каждый из нас требовал своего, отдельного подхода. И он умел почувствовать эту тропочку к характеру, вовремя поддержать и направить на доброе. Не помню случая, чтобы он задел чьё-то самолюбие, чтобы кого-нибудь обидел резким словом. И это при полном отсутствии «самолюбования», при исключительной природной скромности.

Вспоминаю два эпизода.

Незадолго до окончания школы я случайно на Суворовском проспекте встретила Владимира Митрофановича в выходной день. Он остановил меня и сказал: «Кира, я много думал о твоём выборе (я собиралась поступать в Академию художеств) и, знаешь, мне кажется, что тебе больше подошла бы профессия художника кино. Во-первых, по твоему характеру нужно более живое дело, в, во-вторых, за кино такое прекрасное и большое будущее!»

Я поблагодарила за добрый совет и, конечно, ходила в Институт киноинженеров. Не вина Владимира Митрофановича, что в этом институте тогда не готовили «художников кино», но то, что он «много думал» о будущем каждого из нас — не подлежит сомнению.

Однажды еще в 9-м классе, мы нашалили — заперли двери нашего класса изнутри, не пуская туда чужого педагога с оравой шумных, рослых шестиклассников.

Дело в том, что тогда в нашей школе была прекрасная традиция: лучшему по успеваемости и поведению классу давали лучшее в школе классное помещение. И вот в 8-м классе мы получили очень просторную комнату с единственным на все здание балконом. Сейчас это помещение разделено и традиция забыта.

Всем 30 учащимся пришлось очень потрудиться, чтобы заслужить эту честь. Елена Константиновна, наш воспитатель, тоже гордилась нашим «залом» и, собрав нас, сказала, что мы должны и впредь так учится, чтобы сохранить этот класс за собой; что мы должны его беречь, держать в полном порядке и не пускать в него случайные группы, т.к. мы за него отвечаем.

Вот мы и не пустили.

Елены Константиновны в это время после уроков уже не было в школе. Мы оставались в классе часто — нам хотелось его стены украсить рисунками, оформить фотомонтажём, у задней стены стоял шкаф, куда мы собирали библиотеку из принесённых из дома книг.

Естественно, мы по-своему пресекли вторжение чужого преподавателя с большой группой младшеклассников. Тем более, что он довольно грубо отверг наши объяснения. Конечно, они победили — их было много, они взломали дверь, сдвинув нас с нашими «баррикадами».

На следующий день по жалобе этого преподавателя нас вызвали к директору на расправу.

Как-то так случилось, что двух девочек, бывших со мной накануне, не оказалось, и перед директором — Н.Т. Урываевой —построились провинившиеся: 6 мальчиков и я.

Нас просто не стали слушать и отчитали, грозя «санкциями»! В это время открылась дверь и в кабинет директора вошёл Московский.

Он оглядел нашу поникшую шеренгу и остановился против меня. «Но ты-то что делаешь в этой компании? Не ожидал!» Я молчала. Владимир Митрофанович, обращаясь к директору, медленно сказал: «Тут что-то не так: если в компании шалопаев, довольно обычной, в первый раз стоит в общем-то серьёзная девочка, стоит молча — значит, уверена в их правоте — надо ещё раз их выслушать.

Нас выслушали на этот раз не перебивая, и хотя мы говорили довольно сбивчиво, а Н.А. Урываева старалась сохранить свою «позицию», нас поняли.

Обычно, когда приближалось лето, Владимир Митрофанович, получая «отпускные», шёл на вокзал и покупал билеты в том направлении, где ещё не был, но куда, по географическим данным, стоило съездить.

Как он рассказывал, пока у него не было семьи, он по прибытии устраивался на сельхозработы в колхоз, так проводил отпуск, и возвращался на работу, полный физических сил и впечатлений.

Летом 1939 года он наметил для отдыха г. Липецк (на Украине). Ехал он туда с женой и дочкой и, сагитированные им, туда же настроились ехать семья Риты Гайлис, Муза Чирухина (мои одноклассницы) и мои родители.

Ехали мы в два приёма: сначала Московские, Гайлис и Чирухина, а через неделю — моя семья, а за нами ещё одна дружеская семья.

Мы не доехали до Липецка. В Киеве мы сели вечером на поезд. Соседи по вагону, украинцы, поинтересовались, что мы не видели в Липецке. Они так неблагоприятно его описали, каждый стал расхваливать другие места по этой дороге.

Одним словом, в 4 ч. утра мы вышли на ст. Зарудницы и, увы! попали в очень красивые места, но в бандитскую деревню с многозначительным названием «Баламутовка». О пережитом там надо рассказывать отдельно.

А с Владимиром Митрофановичем отдыхала Муза Чирухина. Риты Гайлис уже нет. Нет и Владимира Митрофановича...

Мне рассказывали, что при артобстреле погибла его жена. Это сломило Владимира Митрофановича, и он не пережил блокаду.

Прошли десятилетия, но я до сих пор вспоминаю с тёплым, благодарным чувством этого незаурядного человека, доброго и чуткого педагога.

Кира Константиновна ЛИТОВЧЕНКО,
выпускница 163 (12) школы 1941 года,
главный архитектор Ленпроекта.

Воспоминания К.К. Литовченко